| Гвендолин окунает кисти в краску, зарисовывая этот мир собственными, яркими и пёстрыми цветами, рвущимися из её сознания лентами, узорами и образами, что немедленно уничтожают апофеоз белоснежной пустыни загрунтованного, когда-то пустого холста. Она рисует, не смотря на часы, мирно стоящие и тикающие на деревянном комоде ровно напротив её мольберта, как бы с неодобрением покачивающие минутной и секундной стрелкой, и творит, творит, творит, вновь игнорируя пресловутые слова преподавателя, что иногда ей стоит спуститься с небес на землю. Стать чуть приземленнее и взглянуть на реальный мир не через призму её разыгравшейся фантазии, особенно активизирующейся в периоды, когда родители начинали чересчур громко переругиваться и выяснять отношения, а широко открытыми, ясными глазами, потому что её пейзажи оставляют терпкое послевкусие сюрреализма, украдкой спрятавшегося в причудливых изгибах стволов деревьев; в лицах, проступающих сквозь зелёную, густую листву буйных зарослей; в ночном, усыпанном звёздами горизонте, где среди облаков лёгкими пушинками парят рыбацкие лодчонки и громоздкие пиратские корабли с изорванными бурыми парусами. На её полукруглой, деревянной палитре, местами поцарапанной и выцветшей, множество цветов и оттенков, и она хочет сделать свою собственную вселенную чуть волшебнее и счастливее. Посему в очередной раз Гвен лишь равнодушно пожмёт плечами, когда учитель укажет остро заточенным грифелем карандаша на то, что следовало бы исправить.
Она бежит вместе с матерью в неизвестное куда-то, перебирая различные варианты действий даже тогда, когда они вдвоём берут автомобиль в аренду, когда перекусывают в придорожном кафетерии, - настолько крохотном, что заведение издалека больше напоминает обыкновенный фермерский магазинчик, - когда останавливаются на ночь в хостеле, холодном и промозглом. Кишащем, должно быть, воспоминаниями и чувствами различных людей, останавливающихся здесь незадолго до визита новых постояльцев. Мать не пожелала остаться в родном штате, в котором когда-то вышла замуж и родила дочь, решив, что стоит поискать новое место для создания нового мира, пережив болезненный развод с мужем. Гвендолин, всё ещё ошарашенной неожиданной новостью о переезде, приходится оставить все свои картины и мольберт прямиком в комнате на втором этаже их когда-то светлого и уютного дома, подтянуть лямки потяжелевшего рюкзака за спиной и отправиться в новый город, где всё придётся начинать снова. Спустя годы она всё ещё с болезненной теплотой будет перебирать затёртые, пожелтевшие, но безумно дорогие и полюбившиеся карточки старых воспоминаний, когда по утрам сад, залитый медовым солнечным светом, приглашал выбраться на улицу, плавно покачивая ветвями высокой молодой яблони, растущей прямо под большим окном.
●●●
Моё восприятие тебя сводится к абсолютному неудовольствию твоей персоной, что идёт вровень с твоим отношением ко мне - не более чем соседи, которым приходится терпеть друг друга и жить бок о бок, каждое утро встречаясь за обеденным столом на кухне. Выслушивая различные остроты и колкие фразы, которые с моей стороны не ограничиваются одним лишь едким сарказмом. Мне хочется, чтобы тебя с твоей матерью, на которой мой отец женился уже более двух лет назад, не было в этом доме, а комната, ранее занятая моими вещами, а теперь превратившаяся в твою личную зону, вновь опустела и я мог закидывать туда всякий ненужный хлам только для того, чтобы свободное пространство, образованное четырьмя стенами, не казались такими пустыми. И я не таю своё отношение ни к твоей матери, ни к тебе, пуская в ход игнорирование или напротив излишнее внимание с толикой ядовитой издёвки. Моё отношение к тебе не меняется даже тогда, когда я попадаю в автомобильную аварию, в ходе которой получаю травму позвоночника и в последствии оказываюсь в инвалидном кресле, обречённый, кажется, остаток жизни крутить дурацкие колёса и пить горсти отвратительных таблеток, чтобы притупить постоянную тянущую боль. Даже тогда, когда ты посетила мою больничную палату с сочувственной улыбкой, справляясь о здоровье, ты, кажется, окончательно примерила роль мишени для моего плохого настроения и с набрякшей тяжким грузом ненависти. Даже тогда, когда я вновь вернулся в дом, теперь уже притихший, но более озлобленный, мы не сдружились на почве катастрофической проблемы в виде моей инвалидности. |